Как Криви стал отцом Климентом, или какие киты обитают в глубинах сердца

На краю земли, в Японском море лежит остров Русский. В дореволюционное и советское времена здесь была мощная военная крепость, защищавшая восточные границы России. Сейчас от былой мощи почти ничего не осталось. Но воинство на острове всё же есть, и не только в погонах.

Два десятка «людей в чёрном» ведут незримые битвы с невидимыми, но от того ничуть не менее реальными силами и служат Богу. Предводительствует этим братством невысокий худой человек с тихим голосом, но сильным характером. Это отец Климент (Кривоносов). Криви, как его до сих пор называют друзья из прошлой жизни. Рок-музыкант, лидер группы «Овод», в последний год XX века приехавший с морским альбомом «За китами» из Нижнего Тагила во Владивосток. Одноимённая песня с него стала хитом сначала в Нижнем Тагиле, затем в столице Приморского края.

И тут кривая вывела туда, куда никто не ждал, и судьба нырнула в незнакомую до того глубину. В 2001 году Сергей пришёл в монастырь на острове Русский, который только-только начал возрождаться. Через три года был пострижен в монашество. А ещё через какое-то время стал игуменом монастыря – можно сказать, генералом монашеского войска Русского.

Музыка и творчество вчера и завтра

Как изменилось ваше отношение к музыке, с музыкой?

Когда я вошёл в церковную среду, пришлось многие вещи переоценить, в том числе музыкальные. И пришлось открыть Америку. В детстве я учился в музыкальной школе и был знаком с классической музыкой. Но есть классическая музыка, рок-музыка, и есть церковная музыка – отдельный материк со своими критериями, своей системой хорошо-плохо. И пришлось все это открыть. Как, например, есть живопись и есть иконопись. Для человека непосвящённого все иконы в принципе одинаковые. А для того, кто разбирается, – сотни, тысячи школ, течений, техник. Также и в церковной музыке. Есть древнерусское пение, знаменный распев, классическое академическое, греческое, исонное, византийское, болгарское пение.

То есть интерес к музыке не пропал, а трансформировался?

Да. Тем более первые годы в монастыре моим послушанием было пение на клиросе. Я был регентом монастырского хора. Вообще, отношение к музыке прежнее осталось. Мне по-прежнему нравятся вещи, которые нравились раньше, – те же Beatles – но с определёнными оговорками.

Но когда я сегодня слушаю что-нибудь, например, по радио, у меня бывает чувство возмущения.

А вы слушаете радио?!

Я приехал к маме (в Нижнем Тагиле живут мама и сестра отца Климента), а у неё радио постоянно играет. И я возмущаюсь: что это за ерунда и как это можно слушать? Примитивные глупые тексты, неужели это кому-то может нравиться. Видимо, я отстал от современной поп-культуры.

Отношение к своему творчеству изменилось?

Для всякого художника его произведение: картина, музыка, скульптура – дитя. Ты к нему неравнодушен. Тебя интересует, как у него сложится судьба, как к нему относятся другие люди. За его честь и достоинство ты готов заступаться. Но наступает момент, когда ребёнок вырастает, и эта связь прерывается, творение становится самостоятельным. Живёт сам по себе. Я это испытываю в отношении, например, некоторых своих картин, которые я написал когда-то давно. Я смотрю на них посторонним, независимым взглядом, как будто это написал не я. Также и творчество музыкальное. Я его теперь слушаю бесстрастно – меня ничто не цепляет, не заставляет сжиматься сердце от ностальгии. Ну да, было интересно, был такой результат – такое примерно отношение.

Продолжаете ли сочинять музыку или стихи, может быть, занимаетесь живописью или иконописью?

Стихи никогда не были моей стезёй. Я писал тексты на некоторые вещи, но просто потому, что не находилось ничего созвучного для собственных музыкальных идей. Поэтом я себя никогда не считал.

А вот музыка… Музыка да. Правда, сейчас музыку не пишу. Но когда у нас был монастырский хор, некоторые вещи я писал. Есть песнопения, которые поются на богослужениях. И я просто сделал свой вариант распева. Это было продиктовано особенностями нашего хора, его техническим уровнем. Сложные вещи мы спеть не могли, и я для конкретных людей писал то, что они смогут спеть. Но это не искусство – ремесло.

А вот иконописью занимаюсь.

Всем движет идея

Последнее время, особенно, наверное, последнее десятилетие, идут поиски соприкосновения православия и рок-музыки. Дьякон Андрей Кураев читает проповеди на рок-концертах, кто-то из священников в столице организовал при приходе рок-клуб и т. д. На ваш взгляд, эти точки есть, или, наоборот, правы те, кто считает, что рок-музыка оказывает разрушающее воздействие?

Отвечу официально. У нас есть такой документ «Основы социальной концепции РПЦ». Там отражены отношения церкви и современных видов искусства. Любая форма современного искусства может быть принята для благовестия евангельских, христианских истин. Это и театр, и кино, и музыка, в том числе рок-музыка, рок-опера – это всё приемлемо.

Нет самого по себе ничего нечистого. Все зависит от идеи, которая всем движет. Что такое рок-музыка? Для меня это – звучание электрогитары с перегрузкой, классическая ударная установка. Если это наполнено христианским содержанием, то почему бы и нет?

Если бы у вас была возможность обратиться к публике, которая пришла на рок-концерт, вы бы ею воспользовались?

Думаю, что нет. Проповедь на рок-концерте, мне кажется, неуместна. Люди приходят расслабиться, а тут выходит человек в рясе и начинает что-то, извиняюсь, втирать. Кого-то это может спровоцировать на агрессию и богохульство.

Таинственные глубины сердца

Во Владивостоке группа «Овод» приобрела известность, появилось много знакомых в музыкальной среде. Сейчас часто ли из Владивостока к вам приезжают музыканты, с которыми тогда познакомились? Или не сказать, что музыканты кораблями к вам плывут?

Не сказать. Есть старые друзья и знакомые, которые приезжают. У одного я сына крестил, другие просто приезжают решить свои проблемы. Несколько дней, бывают, просто живут в монастыре. Иногда просто чтобы успокоиться. Пусть у человека веры глубокой и осознанной нет, но он помнит, что есть такой вот, который сейчас отец Климент, а раньше был нашим другом, нашим однокашником.

Но из многих-многих моих друзей-музыкантов по пальцам можно пересчитать людей, которые пришли к вере и стали воцерковлёнными людьми. Это буквально несколько случаев. И это те люди, от которых ты подобного не ждал.

Может, это специфика рок-тусовки или вообще творческой среды?

Среда здесь ни при чём. Это просто тайна спасения души, глубины сердца. Кто-то откликается на призыв Евангелия, а кто-то нет.

Как произошла ваша встреча с Богом, которая в конечном итоге привела вас в монастырь? У вас семья была неверующая?

Абсолютно. Я ничего не знал. Никто меня не учил ни в детстве, ни в юности.

Интерес к вере был в детстве или юности?

Да нет. Конечно, все мы смотрели некоторые мистические фильмы, опыт соприкосновения с духовностью был на уровне примитивного мышления. В старших классах для нас культовыми фильмами были «Стена» Пинк Флойд, The Doors, ещё какие-то вещи. Мы экспериментировали, хотелось всё попробовать самим.

Потом начались 90-е годы, появилось много разных предложений духовности – от Православной церкви до Белого братства. Я имел некоторый опыт общения с Обществом сознания Кришны, потому что им был близок один мой знакомый. Он до сих пор в нём пребывает и тоже там преуспел.

Через эти непростые пробы Господь привёл к православию.

Говорят, что человеку сложно прийти к Богу самому. Обычно это происходит через другого человека.

У меня был такой человек – друг, который притащил меня в храм, дал мне первую книжку. Он сейчас священник, служит в Твери, у него семья – восемь детей.

Новое Отечество

Вы Нижний Тагил оставили в 1999 году – 15 лет назад. Изменилось ли восприятие города и как город изменился?

Владивосток и Москву не могу сказать, что люблю, но мне в них комфортно. Не люблю это слово, но в этих городах действительно органично существуешь, работаешь, несёшь служение. С Тагилом связаны переживания детства, юности. Всё так замешано, много страстей, целый клубок, в котором тогда трудно было разобраться и до сих пор особо не хочется разбираться.

Быть здесь мне тяжеловато. Я не могу равнодушно пройти мимо 32 школы или худграфа, мимо детского сада, куда я ходил. У меня какая-то, видимо, чувствительность особая. Может, со временем она притупится.

Это негативные переживания?

Нет. Просто их не должно быть. Нужно нормально, равнодушно относится: ну да, все меняется. А ты вот как-то не можешь к этому нормально относиться. Кстати, Иоанн Лествичник говорит, что если захочешь вступить в обитель, то не оставайся в том городе, где ты жил, грешил, с теми людьми, с которыми тебя связывал грех, а выбирай для монашеского жительства отдалённую местность, где будешь странником и где тебя никто не будет знать. И где ничто не будет напоминать о прошлой жизни.

Ваша сегодняшняя Родина – монастырь на острове Русский. Расскажите про него.

В монастыре живёт около 30 человек. Из них половина – монахи и послушники, другая половина – трудники, или другими словами волонтеры – те, кто временно трудится в монастыре. Кто-то из них остаётся и становится послушником, кто-то уходит.

Ещё до революции остров Русский был крепостью, которая обороняла морские подходы к Владивостоку. Там много фортификационных сооружений: батарей, портов. Часть из этого законсервирована, часть стала музеями, часть – прибежищем для диггеров и площадкой для перформансов художников. Есть и три действующие воинские части, но по сравнению с советским временем это ничто. Тогда там были учебки на весь Тихоокеанский флот – все матросы проходили через остров Русский. Сейчас остров опустел. Много брошенных казарм, объектов и из царских, и из советских.

Наш храм – единственный сохранившийся, до революции на острове их было шесть полковых воинских храмов, шесть домовых церквей и две часовни. Все было разрушено, уцелел лишь наш храм. В советское время он был клубом, в 90-е там открылся видеосалон.

Приличный хотя бы?

Да вот не факт. Но попущением Божиим, а может, милостью Божией там произошёл пожар, и здание бросили. Без окон, без крыши постояло лет восемь, а в конце 90-х начался процесс восстановления как храма. С 2001 года там существует монастырь.

Устав, как и во всех монастырях, традиционный: общая трапеза, общие службы утром и вечером. Между службами – труды по силам и способностям. Мы встаём достаточно рано – в будни в 3.30 у нас подъём, в 4 начинается богослужение.

Есть и прихожане – островитяне и жители Владивостока.

Колокольня по вашему проекту строится…

Пока не строится, но действительно есть проект. 40-метровая колокольня будет входом в монастырь.

У вас тоже мусульмане трудятся на монастырском строительстве?

Да, мы привлекаем узбеков. Но мы с ними давно сотрудничаем: сблизились, подружились. С этой бригадой я хорошо знаком. Я бы с удовольствием русских нанимал, но… К сожалению, наши русские люди не отличаются порядочностью – по крайней мере, нам не везло. А узбеки дорожат своей репутацией, и дисциплина у них безукоризненная.

Чудесная природа обыденного

Считается, что монахи — возлюбленные дети Божии, Бог особо им близок. Я думаю, что в вашей жизни, в жизни обители было много случаев чудесной помощи или просто моменты, которые проявляли Божие присутствие в нашей жизни.

Этих случаев действительно масса. Если внимательно следить за тем, что происходит, то их можно найти каждый день. И для духовно чуткого человека так и есть. Но, к сожалению, мы по нашей твердолобости и толстокожести этого не замечаем. Даже явные чудеса забываются, и ты начинаешь их воспринимать как нечто само собой разумеющееся.

Например, каждый человек и история его прихода в обитель – это всегда чудо. Разве не чудо, что бывший наркоман приходит в монастырь. Я видел десятки, если не сотни людей, которые приходят в монастырь – и уходят. А он с таким багажом остался в монастыре, стал послушником.

Другой монах, ему 85 лет. Он пришёл в монастырь, когда ему был 71 год. Представляете, 71 год человек прожил, был начальником железнодорожной станции, с офицерами немецкой армии выпивал, был свидетелем того, как чеченцев по приказу Сталина за несколько часов перевезли в Казахстан – жизнь у него была богатая. И вот он в 71 год принимает монашеский постриг. Он был крещён, но жил как обычный советский человек, вырастил детей, а в конце жизни бросил все, поехал на край земли и поступил в монастырь.

А когда стройка идёт – тут вообще поток милости Божией. Например, стройматериалы откуда ни возьмись появляются или какая-нибудь арматура или балки, которые долго не можешь достать.

Бывает такое, причём я слышал от многих отцов, которые строят храмы, что расплачиваешься с рабочими и сумма достаточно крупная, а казна пустая. И в этот же день приходит какой-то человек именно с этой суммой.

Для верующего человека это если не обыденно, то естественно. Самое главное чудо совершается регулярно на службе, когда хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христовы. Это самое большое чудо на земле. Или, например, крещение – это же новый человек рождается!

Беседовала Ольга Думченкова
Фото из архива игумена Климента (Кривоносова)