Смертельное любопытство. Санитар скорой помощи

Ежедневно в Нижнем Тагиле умирают примерно 15 человек. Как бы мы ни хотели обратного, смерть – важная часть нашей жизни. Иначе бы в обслуживании такого простого процесса, как закапывание мёртвого тела в землю, не была бы занята такая длинная цепочка людей. Мы решили подробнее рассказать об этой цепочке. И нам стало любопытно понять, как сегодняшнее общество относится к смерти, и какую роль она играет в жизни. Проект называется «Смертельное любопытство». И начинается он разговором с тем, кто первым сталкивается с умершим. Это медик скорой помощи.

Костя успел поработать и на скорой, и в неотложке, которую шутя называет «недоскорая» или «вместоскорая». Мы встретились с ним в холле нижнетагильского медицинского колледжа, который он закончил несколько лет назад, став фельдшером. Но на скорой начинал санитаром. Он и рассказывает мне о «путёвке на тот свет».

— Когда на скорой работали, диспетчер говорил: «на такой-то адрес съездите, выпишите путёвку».

И ты понимаешь, что поедешь констатировать смерть?

Да. Она ещё называется «направление на вскрытие». Скорой это ужасно не нравится – бумаги писать. Но с юридической точки зрения это правильно. Если человек умер, к нему должен прийти именно тот, кто понимает, что такое смерть, кто определяет – действительно ли умер. Потому что это вполне может быть кома. То есть первым появляется медработник. Он пишет вот это вот свидетельство о констатации смерти в двух экземплярах: что он видит, если есть карточка на руках – пишет диагноз, чем болел человек. Этот диагноз будет потом подтверждён или не подтверждён патологоанатомами. Потом приходят полицейские, они уже определяют, как наступила смерть – не убили ли человека. И потом уже только сотрудники похоронных агентств.

Которые иногда приезжают первыми…

Я понимаю, что это их хлеб. Но можно ведь и подождать. Это происходит из-за того, что неправильно построена экономика государства. Они напоминают откормленных таких, кровь с молоком, телят. А скорая – это худосочные еле-елещные козлята, которым жрать нечего, два перерыва по 40 минут и машин не хватает. И эту путёвку отправят писать в самую последнюю очередь, потому что там экстренных вызовов хватает. Понятно, что скорая приедет последней.

Если бы экономика хоть как-то была приведена в порядок, и деньги бы в медицине были, то скорая бы приезжала тогда, когда надо. Соответственно, нет машин, нет людей, нет денег. У ритуальных служб есть машины, люди и деньги. Они приезжают первыми, это мне не нравится.

Но такие агентства быть должны. Они возникли из-за того, что люди боятся смерти. Из-за темпа жизни. И эту нишу заполняют организации, которые свою функцию выполняют. Когда человек в горе и он не знает что делать, ему говорят – надо вот это, вот это и вот это. И называют цену. И если организация хорошая, то все агенты ведут себя хорошо, не лезут в душу, всё сделают. Что-то обычному человеку из этого даже не под силу. Например, если человек умирает во сне и лежит на боку, его утром обнаружат, и у него пол лица будет синего цвета. В гробу лежит человек похожий на Франкенштейна, а все его помнят другим! И если в городе хорошая патологоанатомическая служба, то мёртвого приводят в порядок. Либо этим занимается ритуальное бюро. И это тоже хорошо, потому что психика человека не всегда может выдержать такое. И это нормально, это человечно. Могилу зимой вырыть не каждый сможет, гроб опустить в неё без казусов тоже уметь нужно. Поэтому такие службы должны быть. Когда человек не знает что делать, они приходят вовремя. Но с нами с медработниками они иногда играют не по правилам.

Есть миф, что люди ночью чаще умирают. Это так?

Скорая часто ночью выезжает. Потому что там поликлиники и неотложка не работают. А про частоту смертей – у меня нет такой статистики. Это должно быть повторено раз 200, чтобы стало статистикой. Какая разница, что я заметил? Иначе, знаешь, очень много начнёт казаться. Всего. Мозг человека, у которого естественно-научное образование, должен быть очень беспристрастным.

А при тебе пациенты умирали?

Там была такая клёвая смерть. Я ещё подумал – мне бы так, было бы вообще здорово. Был день медицинского работника. И нам пришёл вызов самый первый, как только я в машину сел – пограничное состояние. Мы приехали, а там умирает женщина. А те, кто давно на скорой работают, они даже могут сказать, сколько минут человек ещё проживёт.

И первый номер зашёл к умирающей и спрашивает: «Кто ещё дома?» Одна из женщин отвечает: «только мы». Это оказалась дочь. У второй спрашиваем: «Вы кто?». «Я – её медсестра». Выяснилось, умирающая – фельдшер, работала в онкологическом центре. И первый номер говорит: «Пять минут ещё у вас есть. Я могу, конечно, что-нибудь тут вам устроить, но надо ли оно вам? Я думаю, если она медработник – она меня прекрасно сейчас понимает». И всё.
И было удивительно то, что в день медицинского работника умирает онколог от рака. Её окружают дочь, бригада скорой и её медсестра. Это идеальная смерть… Идеальная.

У меня отношение к смерти такое… Смерть – это точка. Я когда ещё в школе учился, видел передачу про Древнюю Грецию. И там какие-то совершенно невероятные цифры говорили, что 200 или 300 человек могли держать оборону против нескольких тысяч. Историки ставят под сомнение, возможно ли это? Не приврали ли? Но для человека того мира смерть была частью жизни. Как конец предложения, где должна стоять точка. Они воспринимали смерть как нечто естественное и как то, что должно было быть концом. И смерть ещё нужно было завоевать.

А здесь онколог умирала от того, с чем она сражалась, в день медицинского работника. Я сидел и боялся дышать. И вот только она умерла, мы пишем «путёвку на тот свет», и заходят вот те родственники, которых не должно было быть, которые эту тишину нарушили сразу же, как ветром сдуло. Начали орать, причитать: «Почему вы ничего не сделали, да вы не скорая…». Как хорошо, что их не было в эти пять минут, что они были тихими для этой женщины, для её дочки, её коллеги, для нас.

Само отношение к смерти, я считаю, должно быть таким – это часть жизни, это часть нас. Она должна быть точкой, а не многоточием. Может быть, вопросительным знаком, восклицательным. Но у современного человека это почему-то многоточие. Которое можно отложить. Смерть отложить! Забыть, припудрить чем-то.

Как обычно родственники реагируют на смерть в присутствии медиков?

Вот что вспомнил, обряды, которые связаны с погребением. Когда человека уже зарывают, есть традиция, что бросают ком земли. Эта земля – последнее, что ты можешь дать этому человеку в этой жизни. Поучаствовать в, так сказать, зарывании. По идее, там нужна лопата. Но если каждому дать лопату, то на кладбище просто все друг другу глаза повыбивают. И над обрядами надо задумываться, а не слепо выполнять. Это всё превратилось в ерунду. А на самом деле в этом есть большой смысл.

А у человека это всё выбито из головы. Вот умер родственник, а человек боится его выпрямить. Боится! Прикоснуться боится к мёртвому телу. Иногда приезжаешь — человек лежит скрюченный. А вы почему его не выпрямили, глаза не закрыли? Много будет в ответ причин сказано, но видно, что на самом деле просто боится. Даже если это его жена лежит. А это последнее, что ты можешь сделать для неё! Потому что через два часа ноги и руки придётся ломать, потому что наступит трупное окоченение. Выворачивать суставы уже мёртвому человеку. И это я обычно и делал. Потому что я боялся, что я уеду, а она ещё пролежит там сколько-то времени. И уж лучше это сделаю я.

И даже мужчины такую слабость чувств проявляют?

В основном мужчины. Для существ высокоразвитых и социально адаптированных биологическая смерть не убивает человека – о нём остаётся память, отношение. Оно проявляется в том, что ты умершего укладываешь прямо, потому что понимаешь, что он потом окостенеет.

Обычно смерть ставит всё на свои места. Приезжаешь и видишь, у кого есть душа, кто боится смерти, кто не боится. В основном, конечно, все боятся.

Медики как-то иначе к смерти относятся?

Более адекватно. Слёзы, крики это будет у всех, и у медиков. И даже надо пореветь, потому что это нормально.
Страх смерти — это естественно, конечно. Наша психика будет стараться уходить от тех вещей, которые очень энергоёмки для мозга. Наш мозг с точки зрения эволюции – лишняя часть, он очень энергоёмкий. Может потреблять до 25% энергии, а мышцы – 14%, и то когда человек бежит марафонские дистанции. Чтобы похудеть, не нужно бежать марафонские дистанции, нужно два дня подумать. Или пережить стресс. Мгновенно вес уходит. Мозг потребляет 20% кислорода, имея массу всего в 1300 граммов. Это энергетически невыгодно. Поэтому есть защитные инстинкты, один из которых – лень. И это правильно, потому что на 25% мозг может работать только два часа, дальше идёт потеря без восстановления. Там накапливаются продукты распада, которые организм не успевает вывести. Они могут остаться навсегда. Если ты не перестанешь думать. Если находиться в постоянном стрессе.

Все тяжёлые расчеты мозг пытается или пустить на автомат, или доверить обществу, или придумать какие-то схемы. И тот самый обряд с последним комком земли отчасти не воспринимается, потому что человек не хочет задумываться: все делают и я делаю. Я мартышка, а не человек. Соответственно, основная цифра, на которую мозг живёт – 9% энергии. И он редко-редко до 25% повышает потребление.

Эволюция и то, на что она рассчитана – это то, с какой скоростью ты воспроизведёшь свои копии и сможешь ли ты их вообще воспроизвести. Может быть, кого-то это испугает, но 25 лет для женщины – это уже старородящая с точки зрения медицины. Всё остальное – искусственное продление, то, что мы заслужили своим мозгом. Здоровой образ жизни, медицина, социальная инфраструктура. Это позволяет дожить до 80 лет, на 55 больше, чем заложено природой.

Можно свой ресурс использовать на 100%: создать семью, родить детей, которые потом о тебе позаботятся в старости. И так же со смертью. Можно её принять полностью, сделать из неё максимальную выжимку. Если это не твоя смерть, смерть близкого – можно достойно с ним попрощаться и его проводить. Не просто, потому что так надо, я мартышка и повторяю за другими. А потому, что это человек, который занимал часть жизни, которого я берёг, и для которого я ещё хочу что-то сделать. А если это моя смерть, я должен её принять. Я должен к ней готовиться, я должен понимать, что это один из больших чек-поинтов моей жизни. Последний. Завещание. Деньги на похороны, примерные распоряжения всем — это должно быть сделано при жизни. Это не значит, что я слабый, что я боюсь смерти. Это не значит, что вы мне надоели, и я сейчас всё сделаю быстро. Просто я к ней готовлюсь. К сожалению, нынешняя толерантность, или даже толерантство, оно говорит о том, что лучше человеку не намекать об этом, лучше его не трогать, это травмирующая информация. На самом деле это лень. И поведение не человека, а шимпанзе, мозг которого не может вместить такого события как смерть.

Если мы будем относиться к смерти как к точке, воспримем её естественнонаучным мышлением, то это только увеличит продолжительность жизни и её качество.

Думать о смерти нужно не в эмоциональном плане, а в прагматическом, умом естественника, а не гуманитария. Биолога, математика и экономиста. Всё остальное – прятки головного мозга, который пытается сэкономить энергию. Но экономя на этом, ты рискуешь уйти от выгодной энергетической модели. У тебя не будет высокоэффективной жизни. Вот у меня ресурсы, и как я их за эту жизнь использую. Вот такая бухгалтерия смерти.

Текст: Ольга Рыжих
Фото: Ира Арсова