Как защищать детей и от чего? Текстовая версия программы «Три кита»

Каждый день в России умирают 8 детей. Число убийств за пять лет увеличилось с 1,5 до 2,5 тысяч. 33% случаев насилия над детьми происходит в семье. Под тяжёлую руку попадают 2 миллиона несовершеннолетних. От жестоких родителей ежегодно убегают более 200 детей. Каждый десятый из них погибает на улице в результате различных причин. В 2012 году Россия вышла на первое место в мире по числу подростковых суицидов и на шестое по общему числу самоубийств. Психологи выявили группы детей, которые чаще всего склоняются к мысли покончить с собой. Самая большая группа подростков с выраженными симптомами депрессии оказалась среди учеников гимназий – 20%. Подростки с высоким уровнем перфекционизма практически обречены на постоянное ощущение собственной несостоятельности – они не могут постоянно соответствовать высоким стандартам и требованиям, которые они предписывают себе. На втором месте среди групп риска воспитанники детских домов, их тоже около 20%. Группа риска среди детей из общеобразовательных школ составила около 10%. Чаще всего суицидальные мысли высказывают девочки 14-16 лет и мальчики 7-9 и 10-13 лет.

Как тот, кто воспитывает ребёнка, превращается в того, от кого детей нужно защищать? Что действительно вредит детям – «группы смерти», порно в интернете, реклама табака? Или неправильное воспитание? Кто должен воспитывать правильно – школа, родители?

 Загрузка ...

Юрий Котов, заведующий диспансерным отделением психиатрической больницы №7

– Как в Нижнем Тагиле обстоят дела с подростковым суицидом?
– У нас не все так мрачно. Конечно есть и у нас суицидальные попытки лиц до 14 лет, примерно 4-6 случаев в году, от 14 до 18 лет — порядка 15 случаев.

– Каковы основные причины суицида?
– Ещё в Экклезиасте было сказано, что «не растет пшеница на голых каменьях». То есть всегда есть какая-то готовность к совершению попыток. Чаще всего это взаимоотношения со сверстниками. Если раньше очень большое значение имели неуспехи в учебе, то сейчас они отходят на второй план, сейчас это отношения со сверстниками.

– Именно со взаимоотношения сверстниками, или это какая-то любовная история?
– Там много чего может быть. Бывает и неразделенная любовь, и вопросы признания в группе. Многообразные причины, но все это взаимоотношения в микрогруппах подростков. И второе — это взаимоотношения в семье.

– Что подразумевается под взаимоотношениями в семье? Родители давят?
– Иногда давят, как упоминалось уже о перфекционизме, что родители говорят «ты должен соответствовать», быть таким-то, обязательно идеальным. Человек не всегда может быть идеальным, тем более подросток. Иногда это конфликтные взаимоотношения в семье. Часто подростки до 14 лет становятся объектом манипулирования расходящихся родителей. Существует такой феномен, что подростки считают себя виновными в распадающихся отношениях родителей. Плюс какое-то воздействие родителей на это ощущение подростков. Это часто приводит к определенным внутренним проблемам.

– Вы согласны с тем, что Россия в лидерах по подростковым суицидам в мире?
– По нашей статистике в Тагиле, в лидеры мы никак не попадаем. Про Россию я не могу сказать, потому что статистики по всей России не знаю, тем более, что такую статистику стараются не очень публиковать.

– Как вы думаете, почему? Это замалчивание проблемы или попытка уберечь хрупкий мир подростков?
– Чаще всего, это просто попытка уйти от проблемы, замалчивание.

– Сейчас с СМИ если пишут о самоубийстве подростка, то нельзя упоминать способ, которым он это сделал. Как вы считаете, это действительно может защитить детей?
– Частично да. Вы заметили, как только у нас по телевидению покажут злодея, который похитил девочку и что-то с ней сделал, обязательно в ближайшие две или три недели будет несколько таких случаев.

Найдутся люди, которые к этому внутренне готовы, но что-то их держало. А тут оказывается, что так можно.

– Все равно нужна какая-то внутренняя предрасположенность, чтобы свести счеты с жизнью?
– Да, но эта предрасположенность не врожденная. Это какая-то сложившаяся в текущий момент ситуация.

– А почему страх смерти не останавливает?
– Он останавливает до поры до времени. Дело в том, что самоубийство и суицидальные мысли — это не мгновенный порыв, это три стадии. Сначала исчезновение ценности жизни. Зачем жить? К чему стремиться? С этим у нас в нашем обществе проблемы. Второе — это выстраивание суицидального сценария. А как это можно сделать? И вот тут публикование способов может подтолкнуть на готовую почву. Третье — это формирование окончательного сценария.

– Для подростка характерно задумываться о смысле жизни, определенная игра со смертью.
– В подростковом возрасте внутренне жизнь бесконечна.

– Смерть есть, но ты её не осознаёшь.
– Она к тебе не имеет отношения. Впереди целая жизнь. И плюс еще подростковая склонность не к риску как таковому, а к игре. Адреналин и для взрослых большое значение имеет. Доказать, что ты что-то можешь.

– Родители и педагоги они не помнят, не знают об этом?
– В том и дело, что многие взрослеют и забывают, что они были детьми, подростками.

– Интернет играет роль? Вот эта история с «синими китами».
– Думаю, что играет, но не напрямую. Туда попадают подростки с определенной готовностью. Я видел публикации в «Новой газете», и там описывали, какие это были дети. Они уже были готовы.

– Весь вопрос в том, можно ли через интернет при помощи игры заставить подростка совершить суицид или нельзя?
– Заставить — нет. Если почва есть, то помочь — да. Даже под гипнозом нельзя заставить человека сделать то, что внутренне ему всячески претит. Если человек не может убить, то вы его и под гипнозом не заставите убить. Если девушку, на которой прекрасное подвенечное платье, которое ей нравится, под гипнозом заставить вылить на него чернильницу, девушка вряд ли это сделает. Это не мой опыт, это опыт первых, кто изучал гипноз.

– Как вы считаете, от чего нужно защищать детей?
– Я не знаю от чего нужно защищать. От жизни не защитишь, всегда будут травмы, будут неприятности. Их нужно не защищать, а нужно давать состояние их ценности, нужности для кого-то.

От жизни не защитишь. Если мальчишка пару раз не подерется в школе, то не будет настоящий мужчина, ведь мужчина должен уметь драться и терпеть боль. Нужно с ребенком разговаривать. Если он что-то увидел такое, то нужно с ним поговорить, разъяснить, что хорошо, а что — плохо. Можно посмотреть фильм Ромма «Обыкновенный фашизм». Там показывают ужасные вещи, но там идет лейтмотив, что этого человек делать не должен. А когда нам показывают боевики, где всем морду бьют, и что это хорошо и классно, вот это будет действовать очень отрицательно.

Игорь Мороков, детский омбудсмен в Свердловской области

– Как вы относитесь к проекту закона о группах смерти, вообще к этой проблеме?
– Вот за теми случаями «синих китов», специализированных этих сайтов, страничек не было. Это технология, не причина и условие совершения суицида, но тем не менее сегодня огромное количество преступлений совершается как раз посредством интернета. И то что сегдня эти вещи надо ограничивать, ставить какие то заслоны, я соглашусь, потому что это иногда не становится причиной, но становится провокацией к чему либо.

– От чего нужно защищать детей?
– В последнее время особенно нас волнует – это все-таки жестокость в отношении детей. Хотя надо сказать, что преступность в отношение детей имеет тенденцию к снижению. 2015 год дал нам существенный рост, 2016 чуть поменьше, 2017 еще меньше, но внутри вот этой статистики есть своя качественная оценка. Количество преступлений и жестокого обращения с детьми со стороны родителей и близких людей имеет тенденцию к росту. И самое страшное, что первый квартал 2017 нам еще дал рост – 33 процента. И та полемика которая сегодня идет на всех уровнях, начиная от Совета Федерации, заканчивая низовыми подразделениями общественных организаций типа Родительского всероссийского сопротивления, уважаема организация, наверно, но тем не менее. Они как раз и говорят: вмешиваться – не вмешиваться в семью, да? Священная корова, уберите свои грязные ювенальные руки от святого сообщества. Я не законченный ювенал: всех изъять, всех в детский дом –нет, но цифры говорят сами за себя .

– Какие цифры?
– В 2016 году было у нас 41 отобрание, мы проверили все – все было законно. Кстати мы тут встречались с представителями Родительского сопротивления и он говорит: “да на этом деньги зарабатывают”. Я говорю: “какие деньги?”. Один из показателей эффективности работы – это снижение количества лишения родительских прав и отобрания детей. Второй момент – вот их якобы специально отбирают и отдают в приемные семьи, и люди получают миллионы денег, я ему открываю наш закон – где четко написано, что на содержание приемного ребенка платят от 7 до 10 тысяч в месяц, но с таким жутким отчетом, ты должен отчитаться, чеки принести – вот такие кипы! По окончании квартала приемные родители идут и отчитываются за то, что ты приемный родитель. Если это возмездная опека – 3700 до 7000 платят если два родителя – это что миллионы что ли?

Евгения Краснослободцева, руководитель нижнетагильского отделения «Родительского всероссийского сопротивления»

– Чему сопротивляетесь?
– Это очень частый вопрос. Сопротивляемся негативным тенденциям в семейной сфере.

– Например?
– Например, ювенальная юстиция.

– Расскажите, как вы примкнули к «Родительскому всероссийскому сопротивлению».\
– Годы идут, начинаешь задумываться о своей семье, о ребенке, и начинаешь присматриваться к тем сферам жизни, на которые раньше не так пристально обращала внимание. Узнала об организации, она открытая, в интернете можно найти информацию о ней.

Это организация родителей, неравнодушных не только к своим детям, но и к детям во всей стране.

– Недавно представитель вашей организации устраивал одиночный пикет против омбудсмена. Чем вам омбудсмен не нравится?
– Анна Кузнецова недавно занимает этот пост. И когда она вступила в эту должность, то было понятно, что она не имеет достаточно большого опыта в этой сфере. Хотелось посмотреть, какие она будет принимать решения, какие мысли транслировать. По прошествии определенного времени стало видно, что Анна Кузнецова очень сильно поддерживает так называемый институт замещающих семей, а не традиционную родную семью. Также актуальная проблема с беби-боксами. И по этому вопросу Анна Кузнецова четкой позиции не заняла.

– Чем вам не нравится ювенальная юстиция?
– При ювенальной юстиции забирают детей у семьи.

– Это если кажется, что вы к нему плохо относитесь. Отшлепали ребенка, он пожаловался и его забирают.
– Ребенок может даже не пожаловаться. Может просто прийти с синяком. Или это может происходить просто по доносу.

– Вы шлепаете своего ребенка?
– Пока не доводилось, он ещё маленький.

– Но рассматриваете такую возможность?
– Я не вижу ничего криминального, чтобы в каких-то случаях применить шлепок по попе. Во всяком случае, это не должно грозить родителям отобранием ребенка или судебными сроками. Наша организация проводит опрос общественного мнения, и один из опросов был посвящен теме воспитания, и более 50% опрошенных родителей по всей стране допускают возможным применение шлепка в определенных ситуациях.

– Если вы увидите на улице, что кто-то шлепает ребенка по попе, то вы отреагируете на это или нет?
– Лично я, нет. Без знания ситуации полностью, нельзя давать оценку единичной ситуации, которую ты увидел на улице. Если мы говорим про шлепок.

– Прокомментируйте нашу небольшую беседу со свердловским омбудсменом.
– Меня не удивляет, что заместитель Анны Кузнецовой в регионе защищает Анну Кузнецову. Вчера прошла открытая конференция в «Регнуме», до этого была открытая конференция в «ТАСС», где выступала сенатор Елена Мизулина. Она известна неприятием ювенальных технологий. Она приводила цифры. За весь период детства родная семья получает порядка 600 тысяч рублей, если соберет все пособия. При этом замещающая семья получает 6 миллионов рублей за весь период детства. Что касается отобрания, то наша организация ведет мониторинг, статистику. Я могу вам сказать, те цифры, которые у нас. С 2013 по 2016 год к нам поступило 700 обращений. Из них 455 случаев были признаны неправомочным отобранием детей. Это по всей стране, из тех, кто обратился к нам за помощью.

– Как вы считаете, государство что-то делает для защиты детей?
– Конечно. Есть и правильные, нужные законы.

– Тот же закон о группах смерти. Государство себя защищает или детей?
– Группы смерти это новое явление, ошеломившее весь мир. Считаю, что запретительные меры, они не должны быть изолированными, не должны быть одним законом.

– Всё-таки вы считаете, что запретительными мерами можно чего-то добиться?
– Запретительные меры редко бывают очень эффективными. Запретить много чего можно, но всё не запретишь. Как уже прозвучало, «от жизни не защитишь». Но от жизни не нужно защищать. Так можно сесть под купол и получать три раза в день еду и воду. Ребёнка нужно не защищать от жизни, а помогать ему адаптироваться к жизни, привить систему ценностей, взглядов, чтобы он мог жить достойно и правильно. Но это должна быть задача не только родителей. Это должна быть совместная работа государства, родителей, школы.
 

Илья Стахеев, преподаватель Института телевидения, бизнеса и дизайна (Санкт-Петербург), офицер-психолог

– Что является причиной подростковых самоубийств?
– Когда-то Эмиль Дюркгейм, выдающийся французский социолог и один из создателей этой дисциплины, написал блестящий очерк о самоубийстве, где чётко доказал, что самоубийство – это социальный акт. Это момент, когда индивид чувствует себя разорванным с обществом. Ввёл несколько терминов, один из которых – аномия. Это такой датчик, звоночек, того насколько возможны самоубийства на той или иной территории.

– Что означает этот термин?
– Аномия – это когда ожидания человека от его жизни коренным образом не соответствуют реализации этой жизни. Если нас с детства приучают, что все дороги открыты, что всё будет хорошо, что существуют внятные социальные лифты, чтобы ты мог стать учёным, бизнесменом, получить уважение – тебе это говорится, и ты в этом убеждаешь себя, а потом жизнь показывает тебе,, что нифига подобного. В обществе есть серьёзное неравенство, что социальных лифтов нет. Что в обществе нет никаких социальных и экономических институтов, чтобы эти твои потребности удовлетворить – вот это высокий уровень аномии. И Россия находится в ситуации, где подобное явление – это факт. Россия на одном из самых высоких мест по уровню социального неравенства. В России крайне низкие доходы у большинства населения и очень слабо развиты институты для социальной мобильности.

Суицид как раз возможен в тех слоях, где несоответствие желаемого и действительного ощущается особенно остро. Как правило это слои населения, которые уже не находятся на грани выживания.

-То есть всё таки экономика во главе угла?
– Это именно влияние экономических и социальных факторов. Экономика в отрыве не существует.

-А возраст как влияет?
– Возраст является неким усугубляющим фактором.Пример с детьми из Псковской области, Струги Красные. Нужно просто понимать, что такое Псковская область – один из самых депрессивных регионов страны, где самый низкий прожиточный минимум. А ещё современные дети владеют интернетом. И они видят прекрасных людей, образцы культуры, хорошие места. И они понимают, что они в этом своём посёлка такого никогда не получат. Просто никогда. С другой стороны там был мощнейший конфликт в семье, где не поддерживали эту связь, дружбу. И, фактически, всё. Подросток лишился единственного островка стабильности. Что дальше делать?

– Но они же ещё это своё самоубийство транслировали в соцсетях!
– Это крик о помощи: «Ребята, помогите нам!». Я как офицер-психолог проходил практику на выявление суицидальных наклонностей. Если новобранец оставляет записку, пытается совершить суицид публично – он не хочет покончить жизнь самоубийством. Он хочет привлечь внимание. «Ребята, услышьте нас. Полюбите нас хоть кто-нибудь». А их никто не любил, никто не хотел выслушать, никто не оказал психологичской помощи. Туда должны были примчаться на всех конях уполномоченный по правам ребёнка, психологические службы. Они реально хотели, чтобы с ними про сто кто-то поговорил. Это самый громкий крик о помощи, который только может быть.

– Но этот крик не услышали.
– Его услышали. Но они его неправильно интерпретировали. Они испугались. А испуганные люди вызывают ОМОН. Насилие. Это очень важный момент в обществе, которое зациклено на безопасности. Ценности нашего направлены не на развитие, а на поддержку безопасности.

– И новый закон о “группах смерти” он ведь тоже не о защите детей, а о безопасности.
– Но абсолютно правильно, что к подростковому суициду есть внимание. Но оно должно работать не путём запретов всего и вся.

А давайте ещё найдём виноватого в инетренете. Как раз вместо того,чтобы всё запрещать, нужно учить культуре. Тут метафора с иммунитетом. Если ребёнка с рождения засунуть в стерильную сферу, чтобы никакая бактерия его не ужалила, он просуществует там, у него все иммунные клетки убьются. И когда вы его выпустите, первая попавшаяся инфлюэнца его угрохает. И тут то же самое. Если вы не учите его критически относится к информации. И в чём проблема с “синими китами”. С музыкой, с «Юным Вертером» всё понятно: родители слушают музыку, читают книжки. А с интернетом они не знают что делать. Они не понимают, как это устроено. Что опасно,а что бугагирование и чистый фан или хайп. И каким образом подростковое мышление в интернетах проявляется.

– То есть из семьи всё идёт, из воспитания?
– Если посмотреть на структуру подросткового суицида, то главное место занимают именно проблемы в семье. Отсутствие навыков у родителей элементарных педагогических как общаться с подростками, какую стадию развития социального он проходит. Подросток – это крайне психологически уязвимое существо. Есть хорошая метафора, связанная с ракообразными. Подросток-рачок, перед тем как стать взрослым рачком, носит любительскую оболочечку. И когда он её сбрасывает, а новую должен нарастить, в этот момент он очень уязвим. Психика подростка – она такая. Он из мира детства и сказки приходит во взрослый мир. А взрослый мир – это отстой. В мире детства ты находишься в магической картине мира, у тебя всё появляется само. Тебя все любят. Хотя уровень насилия старших над младшими в России чудовищный. Но всё равно в семье ребёнок – это один из центров вселенной. А потом он приходит во взрослую отстойную жизнь. И мало того, что это болезненный процесс, так он ещё и находится в обострённом состоянии. И мало кто понимает, что с ним происходит. Родителям некогда. Родители по большей части занимаются тем, чтобы одеть, раздобыть еды. Мы до сих пор не вышли из парадигмы, где накормить ребёнка – это основное. Синдром бабушки – главное, чтобы внучек хорошо ел. А что дальше происходит – не важно, этим пусть занимается школа, государство и ещё кто-то. Причиной может служить и неприятие в местах, где находится подросток – двор, школа. В результате травли. И это всё возникает тоже не потому, что подростки плохие, а из-за того, что социальные условия ужасные. Наша школа – слепок тоталитарной системы, где есть иерархия, подчинение. Где авторитет старшего над младшим непререкаемый, где идёт постоянное доминирование определённых силовых групп над меньшинством.

Ирина Бусыгина, директор школы №49

– Действительно ли наша школа – она такая страшная?
– Мне жалко этого молодого человека, у которого все смешалось. Эти его слова «доминирование большинства над меньшинством», об авторитаризме нашей школы, они далеки от действительности.

– То есть наша школа не авторитарна?
– Наша школа такая, какая есть. Школа это отражения общества.

– А наше общество какое?
– Наше общество нормальное, хорошее.

– И школа хорошая, и проблем нет?
– Есть проблемы, как и во всем обществе. Но так обвинять школу, то место где дети проводят много времени. На школе завязано большинство общества, это и родители, и бабушки с дедушками, старшие и младшие дети. И говорить, что школа это место где формируются негативные взаимоотношения, это неправильно и некорректно.

– Вы говорите, что вызов родителей это такое приглашение к взаимодействию. Родители у нас умеют воспитывать детей? Или они считают, что привели ребенка в школу и на этом их миссия выполнена, до школы дорастили, а дальше пусть педагоги занимаются?
– Думаю, что больше нормальных, тех которые понимают свою ответственность перед ребенком. Говоря о защите детей, тема разговора такая, мы говорим «защита», «борьба», «сопротивление», думаю, надо переводить это не в плоскость борьбы, а в плоскость помощи детям, в плоскость любви к детям.

– Перед лицом чего нужно детям помогать? Какие угрозы, опасности?
– Вчера в школе был День защиты детей. Такой день, который появился как праздник, и история этого праздника берет начало в Китае, когда китайским детям-сиротам что-то там устраивали, какие-то развлечения. Я спросила у своих детей, которые были в школе, это были дети из лагеря дневного пребывания в начальной школе и отряд мэра, и они все сказали, что их надо защищать. Малыши говорили, что надо защищать от незнакомых людей, от плохих и злых мультиков, старшие говорили — от плохой, негативной информации.

– Очевидно, что им взрослые вложили эти мысли.
– Естественно. Поэтому чем больше мы будем говорить о плохом, тем быстрее это плохое будет проникать в умы детей и в наши умы.

– Мы сегодня о проблемах разговариваем. От чего нужно защищать детей, помогать им?
– Я считаю, что нужно защищать детей от нелюбви. Родительская нелюбовь, педагогическая нелюбовь, которая тоже имеет место.

– Где грань между любовью, например, и гиперопекой?
– Надо думать о будущем ребенка, каким мы его хотим видеть.

– А если я хочу видеть ребенка гениальным музыкантом, а у него никаких задатков нет.
– Это обычная практика, когда родитель если, например, сам не научился играть на музыкальных инструментах, то ребенок должен обязательно ходить в музыкальную школу. Наверное для этого школа и есть, чтобы помочь родителям разобраться.

– То есть родители тоже учатся, пока учатся их дети.
– Мы организуем лектории для родителей, у которых дети идут в первый класс, и для родителей выпускников.

– Вообще школа должна заниматься воспитанием детей, их социализацией? Или задача только научить?
– Воспитание это одна из функций школы. Согласно закону «Об образовании» функции школы это образование, воспитание, социализация. Мы говорим, что ребенка нужно готовить к жизни, забывая о том, что ребенок живет в это время. Он живет все эти 11 лет. Мало кто из взрослых 11 лет к чему-то готовится.