Когда построили, оно тоже новым было – Леонид Парфёнов о глобальных причинах любви к новоделам

Какие чувства рождаются у вас при виде постепенно разрушающегося легендарного тагильского завода-музея? А при виде отремонтированной Демидовской дачи? По кирпичику разрушающихся купеческих домов? Призраки великого прошлого постепенно покидают улицы не только Нижнего Тагила, но и других городов, растворяясь во времени. То, что так будет, уже в начале 20-го века остро ощутил пионер цветной фотографии в России Сергей Прокудин-Горский. Он совершил несколько экспедиций, запечатлевая людей, здания и города, чтобы оставить их призрачный след. О Прокудине-Горском, а больше о том, что стало с объектами его фотографий, а главное, почему, снял фильм известный российский тележурналист Леонид Парфёнов. Лента «Цвет нации» не новая, но именно её показали студентам «Летней школы «Русского репортёра», в которой сейчас учатся наши журналисты. После показа Леонид Парфёнов ответил на вопросы летнешкольников. Нам показалось, что некоторые мысли журналиста интересно будет узнать тагильчанам. А если вы не видели фильм «Цвет нации», не поленитесь потратить на него 1,5 часа.

 

— В фильме вы говорите, что разрушаются эти прекрасные здания, а люди безразличны и власть ничего не делает. Почему, как вы для себя это объясняете?

— Потому что мы разные страны. Страна, которая строила эту церковь, и страна, которая её затопила  – это разные страны (имеется ввиду показанная в конце фильма затопленная церковь в Крохино на реке Шексна – прим. ред.). И разные народы, вот и всё. И то, что было свято одним, то абсолютно не ценно другим. Ничего с этим поделать невозможно, нельзя брать людей за грудки и говорить: «Ты что! Это твои предки! Они ставили храм!» Бессмысленно взывать: «Что ж у тебя, совести нет?!». Ну, нет.

— А этим фильмом тогда что вы делаете?

— Вырастаете вы, вам же надо на это посмотреть. И понять, какой вам достался завет. Была позавчерашняя Родина, которая строила храмы. Была вчерашняя Родина, Советский Союз, которая эти храмы разрушала. А сегодня третья страна. От вас зависит, что она будет делать. Я бы сохранил, зафиксировал. Но даже это пока не удаётся! Вот просто зафиксировать руины. Пусть они стоят хотя бы. Вот Колизей никто не собирается достраивать – казалось бы, в центре Рима, тысяч на 40 мест, вполне… Кирпичей доложить, и зашибись! А ведь Рим принимал Олимпийские игры в 60 году.

— Как вы относитесь к Октябрьской революции?

— Вы знаете, ей уже через три года 100. Поэтому, как ни относись… как к данности – была Октябрьская революция. Октябрьский переворот, революцией она стала в 1927 году. Ну как отношусь, как к национальной катастрофе. Есть такая теория, что самая страшная геополитическая катастрофа – это распад Советского Союза. Я убеждён, что до тех пор, пока мы не поймём, что самая страшная геополитическая катастрофа – это создание Советского Союза, до тех пор мы будем маяться и недоумевать.

— А ваша теория о разрывах истории возникла до съёмок?

— Я не скажу, что это разрывы истории. Это разрывы традиций. Мы дважды обнуляли результат. В 1917 году было сказано, что всё, что было до – это плохо, и не так. И нужно «до основанья, а затем». И было уничтожено, в общем, всё. И второе обнуление уже после советской власти, когда всё опять оказалось не так. Мысль, конечно, эта была до. А что ещё может прийти в голову при сравнении фотографий. «Два мира — два Шапиро», как говорили раньше. Фотографии Прокудина-Горского «Коллекция достопримечательностей Российский Империи», как мне кажется, ни к какому другому выводу привести не могут. Я не понимаю, какая преемственность может быть? Из камергера дворца его императорского величества в члены ЦК КПСС, а оттуда в президенты какой-нибудь госкорпорации? И всё это едино? Ну, нет этого. Это враньё и по отношению к камергеру, и к члену ЦК и даже по отношению к президенту корпорации.

— А можно ли каким-то способом устранить ту пропасть между царской Россией и…

— Никаким. Разрыв эстафеты. Понимаете, в 1991-м году как будто бы заканчивается социализм и начинается снова капитализм, в марксистско-ленинской терминологии. Тогдашний двадцатилетний, родившийся в 70-х, — ему ничего не мог передать человек, которому было хотя бы 20, когда кончилась та Россия. Рассказы по принципу «мой дед видал, как царь едал», они не создают традиций. Вот в соцлагере было всё-таки почти вдвое короче. И в результате им удавалось ухватиться за какие-то ниточки, которые могут связывать. Я как-то приводил арифметику, что если бы у нас 45 лет, как в Болгарии, был бы социализм, и милосердие к бывшим правителям было бы хотя бы на уровне болгарского, то социализм бы заканчивался в 17+45=62 году. А в 64-м году вместо Алексея Николаевича Косыгина, который стал премьером, когда сняли Хрущёва, премьером мог бы стать его полный тёзка и ровесник тоже 1904 года рождения Алексей Николаевич Романов, последний царевич. Кажется только, что это было давно. А они ровесники! А Суслов был даже старше царевича Алексея. Но это не связать. И нужно это понимать и не выдавать фейк за подлинник. И построенный из железобетона храм Христа-Спасителя турками-гастарбайтерами не выдавать за творение Константина Тона. Потому что кроме некого силуэта архитектурного есть смысл, который в этом месте заложен. Это был храм, который взорвали, на нём 20 с лишним лет пытались построить Дворец Советов, потом там 30 лет был бассейн. Потом воссоздали храм и говорят: «А всё так и былО».

— Церковь – это прекрасно, но ведь гидроэлектростанции тоже нужны.

— Да. И в связи с этим храм нужно обязательно уничтожить.

— Может быть, просто не было возможности построить её в другом месте?

— Вы думаете, кто-то задумался об этой возможности? Что можно было вот так построить. Я думаю, что в мире немало делают водохранилищ, каналы прокладывают… Вы можете представить себе итальянскую, испанскую или французскую церковь в таком состоянии? Да, жизнь не стоит на месте. И избави бог там ставить новодел! Неужели не понятно, что похрен было?

— Основная часть памятников была разрушена при советской власти. А в сегодняшней стране лучше стало или хуже?

— Отчуждение-то осталось. Не то 300, не то 400 памятников только в Москве за постсоветское время утрачено. В Москве! Где уж, казалось бы, по поводу каждого камня могут возмутиться какие-нибудь доброхоты, волонтёры – голодовку объявить, на бульдозеры бросаться. Мы же видели чудовищные вещи. Военторг, например. Был памятник архитектуры русского модерна. А теперь стоит эта хламида – все представления о прекрасном Юрия Михайловича, так называемый «лужковский ампир». И они считают, что «так и былО». «Стало же лучше!» В результате случилось самое страшное – утрата разницы между подлинником и позднейшей копией. «А чего? Что ты ругаешься на новодел? Ведь когда построили-то, оно ведь тоже новым было!» Что ты с этой логикой будешь делать? Когда Батурина сказала, сама не понимая, как она с головой себя выдаёт: «Вот в каком состоянии мы город-то держим!» Но почему обязательно вот так-то? Посмотрите на Венецию – стоит же. «Ой, Венеция… Да мы каждый раз когда бываем там, ужасаемся в каком состоянии город!» Конечно! Ни одной же подземной парковки! Это непонимание, неощущение и неохраняемость. В Англии каждый шпингалет охраняют – попробуй, замени! Попробуй на стеклопакет замени подлинную раму – такое будет!..

— А почему нынешняя страна старается так активно вытащить любые памятники прошлой и позапрошлой страны? Как тот же памятник князю Владимиру в Москве?

— А это бессмыслица. От этого Владимир нам не станет ближе. Как говорил преподаватель производственного обучения на Челябинском металлургическом заводе нашем, «это полная галиматня!»