Помощь для скорой помощи

Приехали не скоро и не помогли. Не приехали вообще. Или приехали, нагрубили… В такой  ситуации оказывались многие, кто вызывал скорую помощь. Почему так получается? И от чего в последнее время жалоб всё больше? Наш корреспондент провела 18 часов по ту сторону, с бригадой скорой помощи. И увидела, как живёт скорая Нижнего Тагила.

Пересменка

8 часов утра. В мужской комнате отдыха людно и шумно – ребята с дежурства переодеваются, чтобы уйти домой. Новая смена готовится заступить на дежурство.

— Как ночь прошла? – спрашивают коллеги у мужчины в очках с большими красивыми грустными глазами.

— Отвратительно, — почти нейтральным, привыкшим к этому слову голосом, отвечает он.

Медики тагильской скорой работают сутки через двое. Есть смена с 8 утра, а есть с 9 – чтобы во время пересменки были бригады, готовые примчаться на выезд.

Потом мне расскажут, что в эту ночь дежурили всего 6 машин. И одному больному пришлось ждать скорую 11 часов.

— Он не умер? – спрашиваю.

— В 96% случаев смерть им не грозит, — улыбаются в ответ.

Больной, оказывается, ждал транспортировки из одной больницы в другую. Был не при смерти и даже ходячий. Может быть, поэтому и придерживали его вызов до последнего. На месте родственников, — бурно обсуждают эту «задержку вызова» работники скорой, — уже давно бы такси вызвали и увезли его. Родные, наверное, думали иначе – что-нибудь вполне уместное про «куда уходят наши налоги» и «вот она, бесплатная медицина».

Большая часть мужчин собралась у окна – оно выходит на внутренний двор станции скорой помощи и на вход в отдел кадров.

— Во! Смотри, в отдел кадров пошёл! Тоже заявление писать что ли? – комментируют медики. Слово «заявление» будет звучать в этот день постоянно – обсуждают тех, кто уволился, тех, кто собирается. И подумывают, а не присоединиться ли к ним.

— А я вот увольняюсь, — сообщает мне один из сдавших смену мужчин.

— Почему?

— А он слабохарактерный! – гогочут двое чернявых похожих друг на друга.

— Работать невозможно, — отвечает кто-то другой, — Бригад в три раза меньше, а больных, блин, только больше.

— Они там, на третьем этаже, — так называют администрацию станции, — Отчитываются, будто у нас 30 бригад. И по цифрам выходит, что нагрузка нормальная. Средняя зарплата – 45 тысяч, так это если сложить их и нашу!

Под потолком висит динамик, который хрипло сообщает: «Первая бригада!». А это значит, что наше дежурство началось.

Быстрая экскурсия

Комнаты отдыха находятся на втором этаже. Мы спускаемся на первый. В одном из помещений круглые сутки дежурит медсестра, которая выдает бригадам препараты. Получаем увесистый оранжевый чемоданчик с медикаментами и кардиограф.

Проходим мимо диспетчерской – забираем лист вызова. Там адрес, фамилия больного, с чем обратился. Раньше, говорят, эти листы были меньше тетрадного. И достаточно было коротко указать анамнез. Теперь врач или фельдшер должен заполнить три листа, не ошибиться ни в одной галочке и описать все симптомы очень подробно – это требование страховых компаний.

В диспетчерской работают четыре человека. Двое принимают вызовы, двое – распределяют их по бригадам. Первые работают по 12 часов, вторые – сутки. У диспетчеров, кстати, тоже медицинское образование.

Через коридор, который, кажется, не ремонтировали со времен постройки станции, проходим в гараж. Там нас уже ждёт жёлтый реанимобиль – меня прикрепили в бригаде интенсивной терапии.

-Наша машинка самая красивая, — не без гордости говорит медсестра. Реанимобилю марки Газель уже лет семь.

— А где же Фиаты? – ещё при мэре Валентине Исаевой приобрели для скорой 10 этих итальянских машин. Надеялись, что они будут комфортнее и надежнее детищ российского автопрома.

— А Фиатов осталось только три, — отвечают мне. Итальянцы не выдержали круглосуточной эксплуатации в условиях тагильского бездорожья. А поскольку запчасти для них дороже, чем для родных Газелей, иномарки с рейсов сняли.

Первая бригада

В реанимационной Газели, подпрыгивающей на кочках, очень сильно громыхает каталка, и собеседника почти не слышно. Но я умудряюсь как-то познакомиться с бригадой, с которой проведу ближайшие 18 часов.

—  У нас здесь есть всё необходимое, — рассказывает медсестра Светлана Черепанова, — Аппараты искусственной вентиляции лёгких, баллоны с кислородом, шины, дефибриллятор. Вот это волшебный чемоданчик с лекарством от инфаркта – мы его на молодых пациентах применяем.

Эта аккуратно накрашенная симпатичная женщина с хитро заплетённой косой на скорой уже почти 30 лет. Раньше работала в педиатрической бригаде. Сначала, говорит, плакала, когда пациенты умирали – ты борешься за них, стараешься помочь, а они всё равно… Теперь же медсестра не принимает слишком близко к сердцу беды пациентов – как и все медики с большим стажем.

— Мне с детьми больше нравится. Они не такие лживые, как взрослые. Не все врут, конечно, — тут же поправляется Светлана, — Но многие.

 

 

Один случай из своей практики она вспоминает особо. Это было, когда на Театральной площади упал самолёт. Как раз в то время она работала в детской бригаде. На место приехали одними из первых. Смотрели, кто пострадал сильнее всего.

— И там был один мальчишка, маленький такой, красивый как куколка, — вспоминает Светлана, — Его взрывом отбросило в кусты. У него был свитерок Lacoste с крокодильчиком, ботиночки, всё такое хорошее. Пришлось одежду разрезать, потому что он весь был переломанный.

Спустя десять лет Светлана приехала на вызов в семью, где был ребёнок-инвалид. В вегетативном состоянии. Разговорилась с мамой. Оказалось, — тот самый её маленький пациент с Театральной площади. Оперативная помощь и лечение в европейских клиниках не помогли сохранить здоровье малыша.

Сейчас Света работает в паре с врачом, про которого все на скорой единодушно говорят – один из лучших, из самых опытных. Вадим Исаев в реанимационной бригаде всего 2,5 года. Но до этого 10 лет отработал в горбольнице №2 реаниматологом-анестезиологом. На скорую ушёл, когда понял, что почти не видит своих детей – сразу с суточного дежурства он отправлялся день работать в травме. Правда, теперь 24 часа на смене проходят куда беспокойнее, чем раньше.

Первый пациент

Мы приезжаем в старый двухэтажный дом в районе Горбатого моста. Жильцов таких уже давно пора расселить из-за ветхости. Встречает пожилая женщина – её муж задыхается. Он сидит на диване в старых трениках и растянутой футболке. На вид — не меньше семидесяти лет. На самом деле 59. Он нигде не работает. Живут на пенсию супруги. Слава богу, пить бросил, когда в больнице с сердцем отлежал.

— Давно задыхаетесь? – эта специфическая врачебная интонация, когда задают вопросы как бы походя, без личной заинтересованности.

— Дней десять.

— А почему скорую только сегодня вызвали?

— Ночью особенно сильно задыхался.

— А таблетки пьёте, которые в больнице выписали?

— Нет, они дорогие.

Сестра разворачивает кардиограф. Присоски датчиков еле держатся на худощавом теле. Жена пациента жалуется – он давно не ест.

— Только курит и чай пьёт, — сокрушается женщина.

— Отличный способ лечения ишемической болезни сердца! – усмехается в сторону врач.

На таких мы ещё насмотримся сегодня – тех, кто не пьет прописанные врачами таблетки, забывает, что участкового тоже можно вызвать на дом, но исправно звонит по 03 через неделю после того, как занедужил.

Семьи с одинокими стариками

У медиков на скорой есть такое понятие – родительский день. Чаще всего, это выходной, когда люди приезжают к своим пожилым родителям и задают сакраментальный вопрос: «Как здоровье?». В ответ, разумеется, слышат: «Плохо». И начинаю звонить в скорую. Один такой заботливо вызвал своей пожилой маме, не отличившей остеохондроз от боли в сердце, реанимационную бригаду, с которой езжу я. Приехали. Дом в двух шагах от поликлиники на Новострое. Сына нет. Он звонил из другого конца города. Он не примчался к маме сам, он «проявил заботу».

Двое других заботливых сыновей, с признаками лёгкого алкогольного опьянения, вызвали нас к своей 86-летней глуховатой родительнице, которая, как показали линии кардиограммы, когда-то на ногах перенесла инфаркт. Один из них явно раздражался от необходимости громко и по несколько раз повторять ей всё, что спрашивает врач. Впрочем, этот сын с матерью не живёт, приехал навестить. Он тут ничего не знает и ни за что не отвечает, но всем командует. А вот второй при ней постоянно. Но какие таблетки она пьет, что, когда и от чего ей прописали – тоже не знает. А у старушки – целые горы этих препаратов, разложенные по пакетикам, на которых наклеены кусочки пластыря и крупными буквами подписано «Утро», «Вечер».

— Она запуталась уже в этих таблетках, вот и не жрёт их, — объясняет этот заехавший погостить сын.

Светлана просит старушку с красивым звучным немецкими именем-отчеством расписаться в листе (эту подпись, иронично заметил как-то Вадим, должны просить до того, как начнут оказывать помощь). Престарелая женщина дрожащей рукой выводит неровные буквы с когда-то красивыми вензелями. «Заезжий» сын не выдерживает и грубо торопит её. «Не надо на маму материться»,  — сухо отрезает Светлана. В первый раз за день она позволяет себе так вмешаться в происходящее в квартире пациента. Тем временем Вадим отсортировал все таблетки, попросил выбросить ненужные и расписал на листочке, что и когда принимать. Медики и сыновья обсуждают какие-то терапевтические вопросы. А коротко стриженая старушка растерянно сидит на кровати и с одинаковыми промежутками сипло и шепеляво повторяет: «Сьто?», «Сьто?».

— Вот, Ольга, чем занимается реаниматолог с 12-летним стажем – ездит бабушкам таблетки раздаёт, — уже в машине говорит Исаев.

— А вы с детства мечтали стать врачом?

— Да. Хотелось мир спасти.

— Получается?

— Неа. Наверное,  мир слишком большой.

— Не жалеете?

— Нет. Это же должен кто-то делать. Бывает же, что и нормальным помогаем, которым действительно скорая помощь нужна.

— Но бабушка же не виновата, что у неё такие сыновья, которые о ней позаботиться не могут нормально. Жалко её, — я не выдерживаю этой его отстранённости.

— Жалко, — Вадим делает глубокую паузу, — Но нельзя же умирать с каждым пациентом.

Обед

— Девчонки, я сейчас была у бабули. Она при смерти, а у неё такой кот огромный, лесного окраса! Я его даже сфотографировала. Может надо кому, а то родственники усыплять собрались? — это мы приехали на обед и пересеклись в комнате отдыха с женщиной из другой бригады. Комнаты отдыха теперь пустуют – все на выездах, обедать перепадает в разное время.

Уехали со станции мы в восемь утра, сейчас на часах 15. И это первый полноценный заезд на станцию за день. Полноценный означает, что есть время дойти до комнаты отдыха и, наконец, хоть что-то съесть. Мы уже успели съездить на ДТП в Николо-Павловское, транспортировать старушку из поликлиники в больницу, побывать ещё у нескольких пожилых пациентов. На каждый выезд уходит в среднем час – добраться, осмотреть, сделать укол, уехать.

Эта же женщина, переживающая за кота, рассказывает Светлане, как в прошлую смену ездила на вызов с выпускником медучилища. Он боялся поставить внутримышечный укол пациенту. А опытные врачи, при этом, со скорой уходят.

Кома

Головная боль, потеря сознания. Мы ещё не отъехали от станции, а доктор Исаев говорит – инсульт. Женщина 70 лет лежит на раскладном кресле. Сын держит капельницу. Она страшно стонет, без сознания, лицо перекосило на одну сторону. Сюда реанимацию вызвала линейная, неспециализированная, бригада скорой помощи. С утра скорая тоже приезжала – женщина резала рыбу и вдруг почувствовала нестерпимо-сильную головную боль. Но врач не заподозрил инсульта. Где в этот момент был реаниматолог с 12-летним стажем? Диагностировал остеохондроз? Или вёз в больницу курильщика с ишемией, который до последнего не хотел идти в поликлинику? И вот теперь – кома…

— Женщина, скорее всего, умрёт, — сообщают мне врач и медсестра, вернувшись в машину из больницы.

— А как утром скорая проглядела инсульт?

— Клиники не было. Бывает, что не видно признаков.

Больница

— Иногда мы привозим их, в больнице делают анализы и отправляют их домой. Потому что решают, что всё нормально. А они по пути умирают.  По-разному бывает. Везёшь его, откачиваешь, он весь мокрый, серый. Думаешь, всё. Потом приезжаешь через какое-то время в больницу, оказывается – выкарабкался. Или наоборот, он у тебя уже розовый. А потом узнаёшь, что похоронили, — рассказывает Света.

— А в одной из больниц, — добавляет Вадим, — меня спрашивают не «С чем привезли больного?», а «Зачем привезли?».

Эту беседу мы ведём на крыльце больницы, пока у Вадима перерыв на сигарету. Он рассказывает между делом, как пожилого мужчину, которого мы только что привезли с подозрением на инфаркт, врачи разных отделений пытались перекинуть друг на друга. Потом – про то, как в приёмном покое бабушка умерла, пока медсёстры её оформляли на госпитализацию.

— А вот здесь я получил травму, — это доктор Исаев говорит чуть ли не с улыбкой. Мы стоим на улице Кузнецкого, напротив травматологического отделения больницы №2. Тогда он ещё работал здесь. Из терапевтического отделения бегал в травму – один анестезиолог на два отделения. Тут, в кустах, его и избили, во время очередного перехода.

— А как мы, скорая, его любили, — вступает Светлана, — Он, в отличие от многих врачей, всё с нами делал, не бросал, когда пациента привозили.

Главврач

В скорой помощи сегодня есть кадровая проблема, признаёт главный врач нижнетагильской скорой Сергей Безбородов. С ним мне удалось поговорить во время заезда на станцию. С осени люди начали рассчитываться, причём, только единицы уходят на заслуженный отдых. Остальные – в другие медучреждения.

Всё началось ещё с тех пор, когда медицина финансировалась из города. Уже тогда бюджет у скорой помощи был более чем скромным. Потом все больницы, поликлиники передали в область. С теми же бюджетами, которые у них были. Поэтому сейчас тагильская скорая – одна из самых малобюджетных в области.

Больницы получают дополнительные деньги на модернизацию, диспансеризацию, по системе ОМС. Всё это обеспечивает тамошним медикам большую зарплату. Вот и уходят работники со скорой в больницы. «А уйти наши люди могут куда угодно, они здесь становятся специалистами широкого профиля. Поэтому их с удовольствием все берут», — говорит Сергей Безбородов.

Или вот такой пример несправедливости. Человек выработал стаж на скорой. И ушёл работать в Висим. Теперь он получает дополнительные деньги за работу на селе. «Но работает ли?», — говорит Сергей Безбородов, — «Он может за день на вызов выехать один раз. А денег получает больше, чем наши».

Чем больше уходит со скорой врачей и фельдшеров в больницы, тем большая нагрузка ложится на тех, кто остаётся. Сейчас, уволились многие, остается неизрасходованный зарплатный фонд. Её пустят на премии. Зарплата вырастет. В скорую наберут людей. Излишек денег закончится, зарплата упадёт… Замкнутый круг, резюмирует главврач.

По разработанным в области «дорожным картам» средняя зарплата врачей в скорой по области должна быть 54 тысячи рублей. У фельдшеров – 26 тысяч. «Только это же не значит, что плохой врач с повышением зарплаты вдруг стал лучше работать!», — отмечает Сергей Безбородов.

Есть ещё один вариант спасения скорой помощи Нижнего Тагила. Но он вряд ли заработает в ближайшее время.

За сутки поступает 270 вызовов. Из-за небольшого количества денег скорая Нижнего Тагила может позволить себе содержать 22 бригады, порядка 8 из них – это подстанция на Вагонке. Часть бригад – это фельдшер или врач, работающий в одиночку. На ночь этих одиночек объединяют, поэтому бригад и становится меньше. Или подсаживают студентов. Но именно ночь – самое напряжённое время суток. Днём часть нагрузки берут на себя неотложки – это аналог скорой помощи, который создаётся при поликлиниках. Неотложки выезжают на те вызовы, где не требуется немедленного спасения жизни. «Например, у бабушки кишечная инфекция, съела что-то не то. Отказалась от госпитализации. И зачем туда скорая поехала? Вызов скорой обходится государству более чем в 2000 рублей, а неотложки – в 400 рублей», — говорит Сергей Безбородов. Но принимает вызов неотложка через регистратуру, до шести часов вечера. Если сделать их смену хотя бы 12-часовой, то нагрузка на скорую уменьшится.

Ночь

Ночи ждут с трепетом. В это время суток, говорят, все болезни обостряются. Как держатся медики, не знаю. Я ещё несколько часов назад стала на ходу забывать, какую именно мысль я собираюсь записать в блокнот – голова отказывается работать.

Светлана дремлет по дороге на вызов. Её красиво уходящая на висок коса уже давно превратилась в невнятный хвост, сцепленный заколкой. Спит ли Вадим, не знаю, он едет в кабине. Но в квартире второго за этот день инфарктника они моментально собираются и действуют не менее отточено и слаженно, чем раньше: оранжевый кейс на стол, раскрыть, пациента уложить, кардиограф, шприц, укол. Никаких лишних движений. Мужчина соглашается на госпитализацию.

Это всё никак не преходящая весна осложнила жизнь сердечникам – в повестке дня сплошь обострения аритмий, инфаркты, инсульты и другие сердечные дела.

В ночной больнице пустынно. Санитарка гоняет пьяного. Его сюда, скорее всего, тоже привезла скорая. Сейчас ведь нет вытрезвителей. Зато у диспетчеров 03 есть код «плохо на улице» — чаще всего это допившийся до нестояния, которого отвозят в специальную палату в больнице. Там он отлёживается, справляя надобности под себя. А проветрить комнату потом нельзя – она на первом этаже, у окон нет ручек, иначе привезённые алкоголики будут убегать «через форточку».

Санитарка пытается выставить проспавшегося из приёмного покоя. Выгоняет за дверь и задвигает шпингалет. Он стучит. «Иди домой!» — кричит девушка. «Так я уже дома», — еле внятно отвечает пропойца. В это время больничные медсёстры выясняют, слышала ли наша бригада по рации о других вызовах. И делают вывод, что могут передохнуть часок. А у Вадима и Светы такой уверенности относительно себя нет – ночь только началась, на вызов могут отправить на полпути на станцию. Или сразу, как только Вадим скажет в рацию заветное: «Первая свободна».

Чьё-то счастье

К пожилому мужчине, у которого подозревают инфаркт, нас тоже вызвала линейная бригада. Врач или фельдшер, не знаю, кажется, его зовут Артём – молодой, чернявый, невысокий, с очень юным лицом. Как будто на экзамене, но чётко и не сбиваясь, рассказывает Вадиму Исаеву симптомы и свои действия.

Жена лежащего на диване пациента подходит ко мне сзади почти не слышно и легонько задевает по плечу, чтобы обратить на себя внимание. Потом указывает на Артёма: «Такой молодой, а такой хороший», — она явно довольна тем, как он сориентировался в ситуации, — «Вот чьё-то счастье будет».

Текст: Ольга Рыжих